← к предыдущей новости ↑ к началу
к следующей новости →
После многолетней вражды Ватикан и Пекин делают первые шаги к примирению. Одним из главных препятствий к сближению может стать раскол внутри китайских католиков на «официальных» и «подпольных»
Марк Завадский, собственный корреспондент РИА «Новости» в Гонконге
События последних трех недель, кажется, полностью перечеркнули все позитивные изменения, которые наметились в отношениях между Китаем и Ватиканом в начале этого года. Демонстративное рукоположение в сан епископов трех китайских священников, выбранных без неформального согласия Святого престола, не могло не вызвать жесткой реакции со стороны Ватикана, который довольно долго держал паузу, но в конце концов все же назвал произошедшее «серьезным нарушением религиозной свободы». Особенно Папу Римского возмутило то, что к участию в «незаконных церемониях» рукоположения двух Иосифов — Ма и Лю — в провинциях Юньнань и Аньхой принуждали лояльных Папе епископов, тем самым «повязав» их общим грехом, — если строго следовать церковным канонам, это может грозить им отлучением от церкви. Исключением стал лишь последний ритуал, состоявшийся 14 мая, — епископ Чжан Силу, назначенный еще в 2000 году, но так и не прошедший через соответствующий ритуал, был вынужден рукоположить себя сам — несмотря на нажим со стороны официальных властей, другие епископы отказались участвовать в церемонии.
Шансы на скорое восстановление дипломатических отношений между Китаем и Ватиканом еще сохраняются. В марте 2006 года Папа Римский Бенедикт XVI заявил, что готов приехать в КНР в 2008 году во время Олимпиады, если из Пекина последует соответствующее приглашение. Тогда же появилась информация о предварительных прямых переговорах, прошедших в Риме. Приезд Папы, без сомнений, может стать одним из «гвоздей» Олимпиады, которую в Пекине считают главным событием этого десятилетия.
Враги
первого ранга
|
|
Отношения между Китаем и Ватиканом были
прерваны в 1951 году через два года после победы коммунистов
в гражданской войне с Гоминьданом. К середине ХХ века католическая
церковь сумела закрепиться в Китае. В 1946 году в стране был
избран первый кардинал, заработала католическая радиостанция,
открылся первый университет, казалось, что церковь здесь ждут
блестящие перспективы. Однако приход к власти коммунистов
перечеркнул все эти надежды. С 1949 по 1952 годы из Китая
были высланы все иностранные миссионеры, а в 1952-м папский
нунций в Китае Антонио Рибери официально объявил о переносе
представительства Ватикана в Китае из Нанкина в Тайбэй.
До середины 50-х у Ватикана оставались возможности
влиять на развитие событий в китайской католической церкви.
С 1949 по 1955 годы Ватикан смог назначить восемнадцать новых
епископов, продолжало работать большинство духовных семинарий.
В то же время китайские власти начали потихоньку арестовывать
китайских священников и реквизировать церковную собственность.
Переломным моментом стало создание в 1957 году Патриотической
организации китайских католиков, которая объявила о том, что
католическая церковь в Китае будет поддерживать с Ватиканом
«исключительно религиозные отношения». В том же году в китайской
провинции Хэбэй появляются первые епископы, возведенные в
сан без благословения Ватикана, который в ответ заявил об
автоматическом отлучении от церкви всех участников таких церемоний.
В это время китайская католическая церковь
впервые раскалывается на две части — священников, которые
отказываются публично порвать с Ватиканом, арестовывают и
приговаривают к длительным срокам тюремного заключения. Парадоксально,
но через несколько лет это спасет их от безумия Культурной
Революции — в 60–70-х годах тюрьмы и трудовые лагеря были,
пожалуй, самыми безопасными местами в Китае. Многие священники
воспринимали свое наказание как еще одну возможность служения
Господу — в результате первые католические общины появились
во внутренней Монголии и других глубинных провинциях Китая,
куда раньше почти не добирались миссионеры.
Культурная революция, начавшаяся в 1966
году, в первую очередь ударила по тем священникам, которые
согласились сотрудничать с китайскими властями. Поскольку
все партийные и государственные органы были в одночасье сметены
в могучем революционном порыве, все ранее достигнутые договоренности
потеряли всякую актуальность. Несколько священников, не выдержав
издевательств, покончили жизнь самоубийством, другие были
убиты или сосланы в трудовые лагеря на перевоспитание. Оставшихся
на свободе принуждали вступать в брак, чтобы они могли «вновь
стать мужчинами».
Возрождение католической церкви началось
в начале 80-х. Священников освободили из лагерей и дали возможность
восстановить церкви. В это время окончательно оформляется
разделение на «открытую» и «подпольную» католическую церковь.
«Непримиримые» католические епископы на тайной встрече принимают
заявление, в котором объявляют посещение «официальных» церквей
«смертным грехом» для истинного католика. Десятки священников
по всей стране переходят на нелегальное положение, продолжая
совершать богослужения у себя дома.
|
|
|
Не исключено, что последние действия китайских властей свидетельствуют об активном вступлении КНР в переговорный процесс — в Пекине любят изначально занять сильную позицию по ключевому параметру дискуссии, а вопрос о назначении епископов, без сомнения, будет главным предметом будущего торга. «У Пекина сегодня есть все — членство в ВТО, международные выставки, встречи на высшем уровне. Китайским властям кажется, что в компромиссе с Ватиканом нет необходимости», — сказал «Эксперту» глава гонконгских католиков кардинал Джозеф Цзэн. По его словам, Ватикан готов пойти на максимальные уступки Китаю, но для этого необходимо заинтересовать китайские власти начать переговоры.
Мировое соглашение
Первый жест примирения в сторону Пекина Ватикан сделал в 1999 году. Кардинал Анджело Содано объявил о готовности Ватикана разорвать дипломатические отношения с Тайванем и перенести официальное представительство Ватикана в Китае из Тайбэя в Пекин. В 2000 году Папа Римский Иоанн Павел II публично извинился перед китайским народом за прошлые грехи католической церкви. Правда, в том же году Ватикан провел канонизацию сотен китайских христианских мучеников, что вызвало ярость в Китае. Тем не менее за последние десять-пятнадцать лет отношения между открытой церковью и Святым престолом ощутимо улучшились, более восьмидесяти процентов епископов официальной церкви уже признаны Ватиканом.
Главным условием восстановления дипломатических отношений, помимо разрыва связей с Тайванем, китайские власти называют прекращение «вмешательства во внутренние дела Китая», выражающееся в назначении Папой Римским епископов. Китайцы используют «демократическую» процедуру выборов епископов на съездах священников того или иного прихода.
У Ватикана есть большой опыт достижения компромиссов по этому поводу, например, епископы в странах Варшавского блока назначались после консультаций с местными властями. До сих пор похожие договоры остаются в силе во Вьетнаме и на Кубе. Однако в Китае ситуация сложнее. Весь вопрос в том, кто будет определять круг кандидатов, за какой из сторон останется право решающего слова в этом вопросе. Ряд экспертов полагают, что последние «самовольные» назначения епископов является личной инициативой руководителей Патриотической ассоциации китайских католиков, которые боятся за свое положение после нормализации отношений с Ватиканом. Сегодня в Китае вакантными остаются более сорока позиций епископов, и от того, кто их займет, будет зависеть развитие китайской католической церкви в ближайшие десятилетия. Не исключено, что ассоциация стремится успеть провести на эти места лояльных себе священников, чтобы сохранить хотя бы часть своего влияния даже после воссоединения церквей.
Восстановление дипломатических отношений между Китаем и Ватиканом может привести к дальнейшей международной изоляции Тайваня за счет католических стран Латинской Америки, которые захотят последовать примеру Святого престола. Безусловно, это решение будет не быстрым и не легким — тайваньские власти потратили миллионы долларов на выстраивание взаимовыгодных личных отношений с ключевыми политическими фигурами в Коста-Рике, Панаме, Никарагуа и Парагвае, но решение Святого престола теоретически может вызвать внутриполитическую дискуссию в этих странах. В Латинской Америке находятся двенадцать из двадцати пяти дипломатических союзников Тайваня, поэтому потеря этого региона для Тайваня будет равноценна катастрофе.
Слишком много общего
У центральных китайских властей по-прежнему существуют определенные опасения в отношении Ватикана. «В конце девяностых китайцы попытались оценить роль католической церкви в бывшей британской колонии. Насколько мне известно, выводы не понравились центральным властям. Несмотря на то что католиков в Гонконге не более пяти процентов, их роль в городе непропорционально велика», — считает редактор гонконгского исследовательского центра Holy Spirit Бэтти Мэхью. Католики управляют сотнями школ и десятками больниц по всему городу, а глава конгрегации Джозеф Цзэн в 2002 году был признан «самой значительной персоной года» по версии крупнейших гонконгских газет. «В Китае все еще опасаются усиления католической церкви. Особенно, учитывая имидж “разрушителя коммунизма”, который сложился вокруг личности предыдущего Папы», — говорит Бэтти Мэхью.
Джозеф Цзэн утверждает, что эти опасения совершенно беспочвенны. По его мнению, католическая церковь в Китае не в состоянии играть серьезную политическую роль, что доказали события на площади Тяньаньмэнь. В 1989 году католические священники не поддержали студенческие волнения, что в определенной степени успокоило китайские власти и облегчило положение китайских католиков. «Между Польшей и Китаем огромная разница. К моменту крушения коммунизма в Польше было более девяноста процентов католиков, в Китае их меньше одного процента. Иоанн Павел II ни разу в своей жизни не произнес ни одной речи, в которой он бы призывал к смещению режима в КНР», — утверждает Джозеф Цзэн.
Католические иерархи неофициально признают: то, что Ватикан не поддержал студенческие акции протеста 1989 года, способствовало ослаблению давления на китайских католиков. Нынешнему Папе Римскому Бенедикту XVI в этом смысле еще проще налаживать отношения с китайскими властями — у него нет специфического коммунистического прошлого, которое мешало Иоанну Павлу II.
Церковь
для бедных
|
| Жители деревни Хэчэн
в провинции Гуандун на юге Китая любят рассказывать о том,
как более ста двадцати лет назад к ним пришли два голодных
католических миссионера-европейца, которые поразили местных
жителей своим видом и манерами. Миссионерам был оказан радушный
прием, в ходе которого проповедникам удалось обратить в свою
веру несколько человек. Со временем католичество стало основной
деревенской религией. У хэчэнцев сегодня есть небольшая часовня,
но нет своего священника, иногда по воскресеньям к ним на
велосипеде приезжает пастор из соседнего города Цзянмэнь,
в остальное время богослужения осуществляет лидер местной
общины.
Своя история обращения в христианство есть
и в деревне Саньбань в провинции Гуаньси. Глава самой влиятельной
в деревне семьи Хуан, уважаемый мастер фэншуй и древних даосских
практик, вполне в духе классических китайских романов вызвал
на поединок католического миссионера, случайно оказавшегося
в этих краях. В результате теологической дискуссии, продолжавшейся
три дня и две ночи, даос признал свое поражение. Сегодня в
деревне живет около двухсот членов рода Хуан, все они католики
и ходят в небольшую церковь, где служит также один из членов
семьи.
Католическая церковь в Китае до сих пор
опирается на небольшие крестьянские общины — еще двадцать
лет назад более половины китайских католиков не умели ни читать,
ни писать. «Католицизм в Китае — это бедная церковь для бедных.
Ситуация начала меняться только сейчас, пропорция верующих
постепенно меняется в сторону более образованного городского
населения, но этот процесс идет очень медленно», — говорит
глава гонконгских католиков кардинал Джозеф Цзэн.
Согласно китайскому законодательству, церковь
обязана быть самоокупаемой, что вынуждает католиков искать
разнообразные источники доходов, вплоть до самых неожиданных.
По данным гонконгского исследовательского центра Holy Spirit,
значительную часть доходов католических церквей в крупных
городах Китая приносит своеобразный «молитвенный аутсорсинг».
Американские церкви не справляются с объемами заказов на поминальные
службы и пересылают деньги вместе со списками имен в китайские
католические приходы.
Большую часть доходов церковь все же получает
от сдачи в аренду собственности. В середине 80-х годов церкви
вернули большую часть имущества, отобранного в середине 50-х
(см. «Враги первого ранга»). «Кроме того, новые церкви обычно
представляют собой семиэтажные здания, сама церковь располагается
на втором этаже, а первый этаж сдается под офисы и магазины»,
— сказала «Эксперту» редактор центра Holy Spirit Бэтти Мэхью.
В некоторых городах церковные дворы на ночь превращаются в
платные автостоянки.
Помимо финансовых проблем католическая церковь
сталкивается с резким недостатком кадров. Политика ограничения
рождаемости приводит к тому, что китайские семьи очень негативно
реагируют на желание единственного наследника стать католическим
священником.
|
|
|
По мнению Бэтти Мэхью, недоверие Китая к католицизму кроется не только в личности Иоанна Павла II, но и имеет под собой более глубокие основания. «Во внутреннем устройстве католической церкви китайские власти видят много общего с тем, как устроена китайская политическая система», — утверждает она. Католическая церковь устроена немного демократичнее, чем нынешняя китайская власть. Именно поэтому китайцы не готовы поверить в сугубо религиозную сущность власти Папы Римского над католиками. Китайские власти склонны расценивать духовную власть Папы как машину принуждения с техническими возможностями намного шире декларируемых. Председатель КНР всегда будет видеть в Папе Римском конкурирующую силу, пусть не представляющую угрозы в настоящее время, но потенциально опасную в будущем.
Трудности примирения
Официальная католическая церковь сегодня оценивает количество своих прихожан-китайцев в четыре миллиона. В Ватикане говорят о еще восьми миллионах членов подпольных общин. По данным на середину мая 2006 года в открытой церкви было 68 епископов, еще 38 принадлежало к подпольной церкви. По всему Китаю функционируют 36 духовных семинарий, в которых учатся около тысячи четырехсот человек. При католических приходах существуют сотни детских домов и десятки детских садов. По всему Китаю действует более шести тысяч католических храмов, не считая домашних общин «подпольной церкви».
На самом деле в Ватикане очень не любят термин «подпольная церковь», предпочитая говорить об «официальной» и «неофициальной» конгрегациях в рамках единой китайской католической церкви. Определенный резон в этом есть, подпольные общины уже давно не скрываются в катакомбах от китайской полиции, в некоторых городах их молельные дома даже больше, чем церкви при официально признанных католических приходах.
«Положение тайных католиков во многом зависит от местных властей, в некоторых провинциях им приходится по-настоящему скрываться, но в большинстве случаев они действуют почти открыто», — говорит Бэтти Мэхью. Даже частые аресты священников все меньше напоминают настоящие полицейские мероприятия. В марте 2005 года в провинции Хэйлунцзян на севере Китая была задержана группа «подпольных» католических и протестантских священников. Для служителей церкви устроили показательную экскурсию в Пекин, продемонстрировав достижения социалистического строя, затем поселили на несколько дней в одной из гостиниц при местном отделе Госбезопасности — читать китайские газеты. «В последние годы священники уже не получают сроки больше двух-трех лет. Да и в тюрьму попадают очень немногие. Большинство арестованных либо находились под домашним арестом, либо содержались в гостиницах и общежитиях при полицейских участках», — говорит Бэтти Мэхью.
Основная проблема в деле примирения Китая и Ватикана заключается в самих членах «подпольных» общин, которые зачастую не готовы к компромиссу с теми, кого они считали грешниками и предателями в течение сорока лет. Часть тайных общин находится на грани ухода в откровенное сектантство — из-за нехватки литературы и плохого образования священников, в некоторых местах существует настоящий культ невежества, утверждается, что знание Библии и церковных канонов не спасает от греха. «Процесс примирения двух католических общин для Ватикана будет намного сложнее и мучительнее будущих переговоров с китайскими властями о восстановлении дипломатических отношений», — утверждает Джозеф Цзэн. Существует большая вероятность, что в случае официального примирения часть «непримиримых» откажется его признать, пополнив и без того многочисленные ряды сектантов.
← к предыдущей новости ↑ к началу
Наталья Архангельская
Герман Стерлигов — второй по хронологии миллионер России. Что он приобрел и что потерял в большом бизнесе и в большой политике? Почему большому городу предпочел уединение? Во всем этом пытался разобраться корреспондент "Эксперта" на хуторе под Можайском
В одной из своих повестей Бунин рассказывает следующую историю: русский купец, способный и удачливый, успешно ведет дела и становится очень богат. Жить бы, казалось, да радоваться. А он вдруг намеренно, в течение нескольких недель, спускает все свое состояние известным национальным способом — в диком загуле. И потом признается, что никогда не был так счастлив, как в эти дни. История романтическая, век описан позапрошлый, да и писатель своего героя вовсе не одобряет, приводя эту историю как доказательство того, что русский человек в принципе не способен к длительному, целенаправленному усилию. Бунин был суровым, даже беспощадным критиком русской ментальности, но именно поэтому типаж привел очень узнаваемый: человек талантливый, но увлекающийся, которому быстро все наскучивает, он бросает одно, начинает другое, тратит деньги на всякие фантазии, часто дикие, любит риск, часто неоправданный. И чтоб непременно все на виду, на публике.
Бунинский сюжет пришел мне на ум после поездки к Герману Стерлигову, одному из первых постсоветских миллионеров. Все, у кого в начале 90?х был телевизор, знали этого человека в лицо — изо дня в день он появлялся на экране с любимой собакой Алисой. С тех пор много воды утекло: Герман успел сменить несколько бизнесов, увлекся партстроительством — на патриотическом направлении, посидел в чиновничьем кресле, разорился, потерпел неудачу в президентской гонке. И сегодня, вдали от мирской суеты, живет с семьей на уединенном хуторе, где нет электричества, а на его визитной карточке написано: "Герман Стерлигов, овцевод, гусевод, кроликовод". Окрестился в православную веру, отпустил бороду и воспитывает своих пятерых детей по заветам Евангелия. Вроде бы угомонился, постиг наконец правду жизни. И сам утверждает, что именно так. Есть, однако, ощущение, что это просто новый раунд игры. Очень азартный. И скорее всего не последний.
Хуторок в лесу
Свое семейное гнездо в Можайском районе, на границе Московской и Смоленской областей, Стерлигов свил два года назад. После скандального отстранения от президентской гонки 2004 года (незаконного, как он утверждает), оказавшись в долгах, продал дом на Рублевке и переехал сюда. Место выбрано не случайно: здесь когда-то была деревня, где его мать, ребенком, провела свое детство.
"На хуторе мы сначала построили хороший дом, с горячей водой и паровым отоплением, — рассказывает хозяин. — Он был сделан по проекту тюменского острога семнадцатого века — теплый, просторный. Острог, на самом деле, это строение, где жил местный воевода. К нему приводили и преступников, для которых там было специальное помещение — отсюда и современное, ошибочное значение слова 'острог'". Но почти готовое жилище — осталось лишь застеклить верх — добрые соседушки из ближайшего поселка сожгли дотла. И момент улучили, когда хозяина не было дома. Сперва был порыв все бросить и уехать, но потом все же остались. "А позже мы с женой поняли: дом сгорел потому, что был слишком роскошным для нашего нового образа жизни. И приняли случившееся как милость Божью".
Мы попали к Стерлиговым в среду, постный день, и фон для застольной беседы было соответствующий: хлеб, мед, соленые огурцы (очень вкусные), халва, березовый квас и чай. Разумеется, из самовара, на щепках. Хлеб и халва — из магазина; последняя, видимо, в нашу честь. Хозяин подтверждает: "Продукты у нас все свои — кроме хлеба. Его мы тоже иногда печем, но с нашей примитивной мельницей это сложно. Хорошая стоит тpи тысячи долларов, а я сейчас себе этого позволить не могу. Кстати, хлеб пеку в основном я, а не жена. Ей, если честно, тяжеловато: она женщина городская и жить здесь постоянно пока не может, на зиму уезжает в Москву с двумя маленькими". — "А замок в Нормандии?" — "Да когда это было! — смеется Стерлигов. — Все давно ушло и забыто. Кстати, не в Нормандии, а в Бургундии, вечно журналисты все переврут. Стоил один миллион восемьсот тысяч долларов".
Лену, хозяйку, можно понять: быт на хуторе чрезвычайно суров. Изба маленькая, отапливается одной русской печкой. "Печь неважная, — ворчит хозяин, — даже их разучились класть". Внизу общая горница и, за перегородкой, детская — кровати в два яруса. Наверху — спальня родителей и младшего, Михея. Удобства и баня — во дворе. "Прошедшая зима была очень тяжелая, чувствовали себя, как на строительстве БАМа, в бригаде зэков. Чуть не сорвались отсюда, — признается Герман. — Скважина на морозе не работала, приходилось вручную таскать воду из колодца — и для себя, и для скотины. По шестьдесят ведер в день. В доме, правда, было тепло. Дети спали на печке".
Хозяйство, как было сказано, натуральное. "В прошлом году сеяли даже рожь и пшеницу, но теперь отказались, — делится невзгодами глава семьи. — Комбайн сюда не проходит, приходится убирать вручную, а людей нет. Да никто и не знает уже, как это делается".
Серьезная проблема — нет людей, даже за приличные деньги. Сегодня в хозяйстве у Стерлигова один помощник, Сергей — русский беженец из Азербайджана. Живет с матерью в соседней деревне, работает на ферме уже давно. Получает тысячу долларов в месяц. Приработался. Но этого мало: "Пытался приглашать семью — мужа с женой. Лучше несколько. Не приживаются из-за женщин: те сбегают и уводят мужей. Одна и вовсе чужого увела. Женщины не могут без телевизора, это сегодня самый страшный наркотик. Русского народа вообще уже нет, — категорично заключает наш герой. — Остались только телезрители".
Борьба с цивилизацией
Со своим телевизором Стерлиговы расстались еще десять лет назад, когда жили на Рублевке. Нельзя сказать, чтобы экзекуция прошла гладко — чуть не развелись. "Герман сказал: или я, или телевизор, — вспоминает супруга. — Я ответила: телевизор. Герман выбежал из дома и сел в машину. Посидел минуты три и вернулся: нет, все-таки я. Поначалу было очень трудно — как наркотическая ломка: от него отказываться труднее, чем от спиртного или сигарет. Но со временем привыкла". "Вы зимой живете в Москве, у матери, — спрашиваю Лену, — неужели никогда телевизор не смотрите?" — "Нет. Сейчас, когда я освободилась от этого наваждения, особенно бросается в глаза пошлость, которая льется с экрана". "Телевидение — это не прогресс, это деградация, — вторит жене Герман. — То же самое и интернет: оглупляет детей, слабых духовно и физически".
Неприятие электричества — тоже дело принципа. Его не было и в сгоревшем доме. "Я специально выбирал место, где нет электричества, — объясняет Герман. — Значит, нет и людей. Ведь вместе с ним сюда придет весь мир: налоговая, милиция, ветеринары, землемеры, пожарники и так далее. И это не метафора: электричество потребует отчетности и протопчет сюда широкую тропу. А сегодня мои отношения с государством ограничиваются постановлением правительства Московской области об аренде моих тpидцати семи гектаров. И до свидания".
Однако в хозяйстве есть электрогенератор, от которого работают стиральная машина, сепаратор, насос и прочее. На мой упрек в непоследовательности Герман возражает: "Я не фанатик, и у нас тут не секта. Мы приехали сюда не мучиться, а жить. Я хочу иметь небольшое хозяйство, и чтобы детей моих никто не трогал. И чтобы вера была православная, а больше ничего не нужно".
Мечты об уединенной жизни появились у миллионера в зените славы и благополучия. "Этого многие хотят, — уверяет он, — но мало кому удается. Подсадили тебя в Москве на денежную иглу, и не соскочишь". Поэтому неудачу с президентством и разорение он тоже воспринял как перст Божий: "Да, у меня были долги после президентской кампании, но ведь можно было дом на Рублевке не продавать, найти деньги другим способом. А мне именно хотелось оттуда уехать".
Скепсис же поселился в его душе еще раньше, когда он заметил: в том, что о нем пишут, нет ни слова правды. "Через пару лет перестал читать прессу: если врут про меня, то где гарантия, что все остальное правда? Потом ликвидировал телевизор. Как чукча, все познаю на собственном опыте. Эмпирическим путем. А потом познакомился с отцами церкви, принял веру и понял, что все нормально: просто прежняя жизнь — это злое дерево, которое не дает добрых плодов. Вранье ведь зависит не от того, хорошие люди или плохие. Есть система, которая заставляет лгать, если ты в ней живешь. Она навязывает тебе определенный взгляд. И если твоя позиция отлична, люди, которые в ней живут, будут тебя отвергать. Никого и заставлять не надо. Там, где вы живете, я был, там — ужас. И мне до сих пор не верится, что моя мечта сбылась".
Добавим, что свое уединение он обеспечивает весьма остроумно — отсутствием подъездных путей. От Москвы мы добрались своим ходом почти до хутора. Оставалась пара километров, но впереди простиралась сильно пересеченная местность и пришлось пересесть в видавший виды вездеход хозяина. Остаток пути мы преодолевали добрых полчаса, отбив себе все что можно. "Скажите спасибо, что сухо, — сурово пресек эмоции Герман. — Если пройдет хоть маленький дождик, добраться можно только на телеге". И мы поняли: это непроходимый кордон. В каком-то смысле символический. Хотя жизнь хозяину он заметно усложняет: Герман хотел купить две-три машины песку, чтобы вымостить двор, но сделать этого не может. Никто не соглашается ехать — ни за какие деньги.
Цветы жизни
В семье пятеро детей. Пятнадцатилетняя Пелагея и четверо мальчиков — Арсений, Сергий, Пантелеимон и Михей. Трое старших живут на хуторе постоянно. И учатся дети на дому — пока что только Арсений и Пелагея. У девочки впереди 11?й класс. Учителя приезжают из Москвы на неделю, излагают материал и уезжают. Затем идет усвоение пройденного. Оплата почасовая, но различная для разных дисциплин. За основу обучения взята школьная программа, правда, с изъятиями — по усмотрению родителей. Математике учат, она в жизни нужна, хотя и не в таком объеме, как в школе. "А химия и физика — я не знаю, зачем они?" — недоумевает отец. Русскому языку учат очень тщательно, а кроме того, еще и старославянскому. География и рисование тоже присутствуют, но нет иностранных языков. "С будущего года станем учить современному греческому, — делится планами Герман. — Жена захотела иностранный язык, и я сказал: тогда уж греческий — там сохранился кусочек истинной церкви. А истории я учу их сам. Она бывает правдивая (синопсисы, летописи монастырей, жития святых) и лживая (светская, написанная историками). Детям мы даем только правду. И вот у нас проблема: девятилетнему Арсению некому сдавать экзамен по истории. Того, что знает он, не знает подавляющее большинство учителей. Историю дети любят: читают Пелагея или Арсений, а остальные слушают. Потом идет пересказ — повторение пройденного. А под конец их экзаменую я".
Евангелие читают каждый день, по три главы — утром, днем и вечером, но художественной литературы ни в программе обучения, ни в доме нет. Книжная полка в комнате детей вызывает недоумение: книги можно сосчитать по пальцам, в основном на церковнославянском языке. "Недавно Герман купил детям книжку про Африку", — заступается за мужа Лена. Неприятие беллетристики — тоже принцип: "В ее основе — вымысел, а зачем нам вранье? Мечтания, западный романтизм, разврат — все оттуда. Дерево злое не может давать плода доброго, — повторяет заветную формулу хозяин. — Растление народа началось с того, что царь Алексей Михайлович завел при дворе театр. До этого Русь называли святой, и вполне заслуженно".
"Учим детей и ремеслу. Арсения — столярному делу, Пелагею — шитью, — продолжает Лена. — Дочь и готовит прекрасно, очень любит это, фантазирует. Замужества не боится, двоих младших фактически вынянчила, мне помогая. Спокойно остается с детьми на хуторе одна: в доме есть оружие, а во дворе — собаки".
В романе "Элементарные частицы" Мишеля Уэльбека есть такой формат героев — предтечи. Они, не ведая по каким законам природы, радикально опережают свое время. Опережают не по идеям, подобно выдающимся философам, а по избираемому ими образу жизни. Не надо думать, что предтечи подобны ангелам, несущим исключительно благие вести. Предтечи, по Уэльбеку, часто эгоцентричны, асоциальны, готовы нарушить нормы текущего социального устройства, не считаясь ни с ближними, ни с дальними. Они нещадно корежат обыденную жизнь, но в этих разломах мы можем, если захотим, разглядеть свое будущее. Конечно, опробованные предтечами новые формы жизни, получив признания масс, станут комфортными и гладкими. Они совпадут с самыми высокими нравственными нормами, которым сочтет за счастье следовать любой обыватель. Увы, за двадцать-тридцать лет до этого предтечи вопиюще циничны или наивны, или смешны. Такова судьба многих первых миллионеров России.
Оружие висит на виду: АКМ и снайперская винтовка. "Фотографируйте смело, разрешение есть", — смеется Герман. Пелагее и Арсению дарят оружие настоящее. "Арсений — спокойный, выдержанный, палить почем зря не будет", — успокаивает нас Лена. У мальчика была винтовка "Браунинг", десятизарядная, нарезная, но ее отдали. "Хочу купить ему более мощную, — поясняет Герман. — Учим обращаться с оружием и пятилетнего Сергия, он уже стреляет лучше Арсения, особенно из автомата. А снайперская — это для девочки. Инструктор по стрельбе из охраны президента видел, как она стреляет. Она тогда еще маленькая была, но со ста метров все три выстрела положила в десятку. Причем стоя, без упора. Он глазам своим не поверил".
После пожара увлечение стрельбой стало актуальным: деревенские знают, что в доме есть оружие. "Неужели будете стрелять, если опять что-нибудь?" — спрашиваю у Германа. "Однозначно. Если будет агрессия, первый — в воздух, следующий — на поражение. Я, кстати, знаю, кто нас спалил. И он знает, что я знаю. Пусть трясется всю жизнь".
Летом Герман с детьми путешествует. В этом году собираются в конный поход на Алтай, хотят взять и Сергия. Герман считает, что брать можно и трехлетнего Пантелеимона, но Лена против, хотя дети такой отдых обожают. Ночуют в спальниках, людных мест избегают. К морю не ездят — слишком много голых тел, сплошной разврат. Сами купаются в одежде, по хутору в жару тоже ходят одетыми — в льняных платьях и рубашках. "Зачем загар приличному человеку? — размышляет Лена. — Ведь сказано в Библии: не обнажи тела своего".
В многотрудном хуторском хозяйстве от детей большая польза: уход за обширным огородом исключительно на них. И они уже сегодня умеют больше, чем родители: знают, когда надо кормить лошадь и чем, когда ее можно поить, а когда нельзя, что можно дать поросенку, а что нет, к каким животным можно пустить кур, а к каким нельзя. "Эти мелочи постигаются с детских лет, а нам уже поздно", — считает Герман.
В качестве воспитательного средства широко применяется ремень, а при случае и нагайка. "Доставалось и дочери, — признается отец, — но она уже выросла". Его дети слушаются беспрекословно, мать — меньше, что признает и она сама. В целом наследники экс-миллионера выглядят как обычные деревенские дети: румяные от свежего воздуха и парного молока, самостоятельные, стеснительные при чужих. "Что стеснительные и молчаливые — это хорошо даже для взрослых, легче жить и особенно умирать: во многоглаголании — многие грехи", — убеждает нас Герман. Но сам этой истиной почему-то не руководствуется.
Грехи наши тяжкие
Впрочем, говорливость и явная любовь к пиару — не единственная особенность нашего героя. Есть грехи и посерьезнее, в чем он честно признается. Скажем, гордыня — грех тяжкий, от которого он не очистился до сих пор. Отсюда и стремление занять кресло в Кремле и все остальное. "Выходи за меня замуж, — сказал он в свое время Лене, — я стану миллионером". "Не обманул", — с удовлетворением констатирует она.
Часто пишут, что наш герой был первым миллионером. На самом деле первым был Артем Тарасов, но вторым — уж точно Стерлигов. Зато в рекламе на телевидении дорожку протаптывал он: сказалась природная любовь к приколам и игре на публику — всю свою рекламу придумывал сам, в том числе и знаменитое "Удачи вам, господа!". "Чтобы пропустили в эфир слово 'господа', пришлось дать взятку в пятьдесят тысяч рублей, — вспоминает он. — Везде категорически отказывались, ну я и дал полтинник на первом канале".
Отправной капитал для биржи "Алиса" взял у банкира Смоленского и возвратил через три месяца. А еще через несколько месяцев такие суммы прибывали ежедневно. "День, когда мы не зарабатывали миллиона, считался плохим, — вспоминает Герман. — Я и сам не знаю, сколько у меня было денег всего, хотя мне никто не верит. Были ведь разные счета, наличные и безналичные, за рубежом и в России. В общем, немерено. Сомневался, что истрачу когда-нибудь, хотя при моих талантах они уходили быстро. Но зарабатывал я еще быстрее. 'Форбс' меня помещал сразу после Горбачева — третьим или четвертым в списке богатейших людей России. И даже давал анализ моего финансового состояния. Я читал и смеялся: надо же так врать!"
Спрашиваю: легко ли быть миллионером? "Миллионером быть хорошо", — простодушно отвечает Лена. Герман вносит поправку: "Хорошо иметь свободные миллионы, но заниматься для этого бизнесом — плохо. А разделить практически невозможно. Деньги дают свободу, бизнес — закрепощает. Даже жить на проценты от капитала — уже головная боль: где его хранить? Я за свою скотину тоже переживаю, но с деньгами гораздо хуже, потому что животные зависят только от меня и от Господа, а судьба моего капитала — от огромного количества людей. Вообще, чем меньше имеешь — тем больше степень свободы, это известно. Но у нас дети, и им много чего нужно. От них и зависит степень свободы".
Бизнесов у Стерлигова было много, а самый первый — концерты на вокзалах. Когда вышел Закон о кооперации, он бросил юрфак и создал кооператив "Пульсар": занялся организацией концертов на вокзалах. Директорам объясняли, что изначально вокзал — это вокальный зал и концерты — их прямое назначение. Те верили. Концерты давали самодеятельные артисты с Арбата, а деньги собирали чемоданами. "Знаете, какая была у нас самая большая проблема? — спрашивает Герман. — Найти чемоданы, у которых не рвется дно. Деньги-то — в основном мелочь, и чемоданы были неподъемные. В конце концов их стали катать носильщики на тележках. А другая проблема — считать мелочь и менять ее на бумажные. Наши концерты шли на всех вокзалах Москвы, включая аэропорты и аэровокзал. Заработали по тем меркам уйму денег. Приобрели четыре 'Газели', оборудовали их раздевалками для артистов, спецтехникой, усилителями. И только мы все это закупили, как бизнес наш в один день и накрылся. 28 декабря 1989 года вышло постановление о регламентации кооперативной и частной деятельности. Так что Новый год мы встретили опять нищими. А потом занялись юридическим обслуживанием населения. 'Алиса' была уже гоpаздо позже. Когда мы ее создавали, она была одна, а через два года таких бирж уже было тысячи, стало много жульничества. Кроме того, мне надоело: делание денег — занятие очень скучное. Я вышел из бизнеса и занялся политикой — патриотическим направлением".
Но это поприще тоже разочаровало: "На хутор ведь я уехал прямиком с Красной площади, сидел там все последние годы. Мой офис располагался в апартаментах Льва Троцкого. Оттуда я с близкого расстояния наблюдал, как устроена российская власть. Мне там места нет".
Сегодня деньги для бывшего миллионера — проблема. Овец больше ста голов, но их не продают, а в основном дарят знакомым. "Если нужны деньги, то проще поучаствовать — в качестве юриста — в какой-нибудь сделке многочисленных знакомых. Особенно меня интересуют преступления против собственности — в этом я разбираюсь хорошо". Высшее образование Герман все-таки получил, и сегодня он дипломированный юрист.
Никакого бизнеса, только ради детей
Лена тоже дипломированный специалист — окончила полиграфический. Но не работала ни одного дня, о чем не жалеет: все материальные проблемы семьи решал Герман, а ее профессия — быть женой. К такой же она готовит и дочь. "Где же она встретит будущего мужа, если вы ее от людей прячете?" — спрашиваю родителей. "А мужа Господь пошлет куда угодно, искать не придется, — не сомневается Лена. — Знаете, как я познакомилась с Германом? Прихожу домой, а он сидит на кухне с матерью: комнату собрался у нас снимать". — "А если дети, став взрослыми, упрекнут вас за то, что вы их так воспитали?" — "Это уж дело не наше, Божье. Мы должны поступать так, как заповедовал Господь. О воспитании написано у многих святых, они рекомендуют всемерно оберегать детей от дурного влияния. По сравнению со своими сверстниками в колледжах наши дети живут полной жизнью, о здоровье и говорить нечего: растут на свободе, без заборов, без охраны — это формирует более здоровый взгляд на жизнь, чем у детей в городе, которые живут, как на зоне. Даже если завтра нам придется отсюда уехать, — заключает Герман, — у них будет правильная точка отсчета. На всю жизнь".
А вот это вовсе не факт. Все несколько часов общения с Германом и Леной дети пытались слушать наш разговор. Но родители эти попытки пресекали. Особенно любопытствовала Пелагея, которая слушала то стоя в дверях, то через окошко. У нее, успевшей пожить и на Рублевке, и на хуторе, путаница в мозгах должна быть изрядная, но поговорить с девочкой один на один так и не удалось.
Если детей везут на машине в Москву — к бабушке и дедушке, их заставляют опускать головы, чтобы не видели рекламной бесовщины и прочего неподобающего. Когда мы пересаживались утром в вездеход Стерлигова, чтобы ехать на хутор, он попросил надеть лежавшую в салоне длинную юбку, мотивируя это тем, что детям негоже видеть женщину в брюках. Так и проходила целый день в этом мешке на резинке, только под конец узнав, что к юбке есть еще блузон и вообще это высокая мода. Авторская работа. Остатки рублевской роскоши.
Родители Германа — а отец у него педиатр, профессор медицины — поначалу отнеслись к причудам сына резко отрицательно. Но сейчас привыкли, даже приезжают погостить. Как утверждает Герман, на хуторе им нравится — все-таки родные места. Сами, однако, по-прежнему живут на Рублевке. Очень возможно, что родители просто хорошо знают своего сына и понимают, что этот жизненный зигзаг не навсегда.
"Когда ко мне просятся журналисты, я никому не отказываю. Но зачем мне нужен этот пиар, и сам до конца не понимаю", — лукавит Герман. И тут же настойчиво рекомендует фотографу снять его овец, да чтобы непременно хорошо вышли: "Чем больше рекламы моей продукции — тем лучше". Хозяйство пока не товарное, но перемены, похоже, намечаются. Как раз в те дни, что мы посетили хутор, Герман должен был подписать соглашение о создании большого овцеводческого хозяйства в Тверской области. Овцы не простые, старая русская порода — романовская. Почти утраченная, а между тем очень неприхотливая и продуктивная: за год овца приносит от четыpех до восьми ягнят. "Но этой зимой весь окот погиб из-за морозов, — горюет хозяин. — На дворе минус соpок пять, а новорожденный ягненок — влажный, и на морозе его сразу схватывает инеем. Не успевали донести до дома".
Герман объясняет, что сам бизнесом в Тверской области заниматься не будет, там есть управляющий. А его лишь попросили помочь, проконсультировать, он и согласился — по инерции. Но землю, арендованную под новый проект, почему-то записал на себя. Чтобы ни от кого не зависеть, так он объясняет. Бараны — дело перспективное: помимо мяса рассчитывают освоить производство шерсти и сыра. Для себя на хуторе сыр уже делают, получается хорошо. Увлеченно разворачивая перед нами свои планы, Стерлигов тем не менее наличие у себя капиталистического азарта категорически отрицает и снова ссылается на детей. Беседа закольцовывается.
И как последний штрих к портрету героя приведем в его собственном изложении еще одну историю, очень, на наш взгляд, красноречивую: "В то страшное время, когда я был душевнобольным и читал Ильфа и Петрова, Остап Бендер был моим любимым героем. Когда пошли бешеные деньги, пришла идея поставить ему памятник в Рио-де-Жанейро. Получили аудиенцию у бразильского посла и предложили установить за наш счет памятник любимому литературному герою россиян. Дескать, это поспособствует сближению наших стран. Он нас поддержал, дал сопроводительное письмо, мы отправили в Бразилию делегацию. Выделили деньги на конкурс на проект памятника, который прошел в Саратове. Были неплохие варианты. Однако мы не сошлись с бразильцами на одном пункте: нам хотелось место на Копакабане, а они соглашались только на окраину города. Так что не получилось". Уезжая, задаю Герману последний вопрос: "Есть ли что-нибудь, на что вы согласились бы поменять свою жизнь на хуторе? — "Только на место в Кремле" — был мне ответ.
